– Папа, кто же тогда будет лечить простых людей? Наша больница муниципальная, существует на бюджетные средства. А их никогда нет. У нас все оборудование двадцатилетней давности.

– Так давай купим оборудование!

Мышка задумалась, замолчала.

– Нет, папа! Я еще не готова. Я пока еще не самостоятельный специалист. Многого еще не понимаю. А если раскроют, что ты у меня богатенький Буратино, то отношение ко мне будет совсем другое. Пока пусть остается все по-прежнему, а потом будет видно.

– Не вижу смысла это скрывать, – сказал отец. – Время идет… Но, впрочем, как скажешь. Хотя можно подарить что-нибудь из оборудования сейчас и инкогнито.

– Если подаришь инкогнито, до нас ничего не дойдет. Осядет по дороге в других отделениях, где работают более хваткие. Да я и не уверена в конечном счете, что мне потом будет все это надо…

– Что же твоя начальница такая фефела, что до нее никогда ничего не доходит?

– Нет, папа, она не фефела. Я ее уважаю, она не плетет интриг, не бегает "на цирлах", не унижается. Она же понимает, что ходить требовать что-то у главного врача бесполезно. Пока старое оборудование работает, его не спишут. А специфика работы такая, что перейти на коммерческое обслуживание мы не можем. Получается замкнутый круг. Разомкнуть его можно только волевым решением – если главный врач по своей воле вдруг решит изменить политику и выделит деньги. А он не даст. От нас нет коммерческой отдачи.

– Так, может, дать деньги с условием, что ты будешь ими распоряжаться?

– Я ведь только учусь… Я пока не знаю, что будет дальше. Может быть, я соскучусь по маме так, что уеду жить к ней. А брать на себя ответственность… Кстати, мама звонила? Где она сейчас?

– Ведет дела в Варшаве. Неплохо идут.

Мышка промолчала. Обвела взглядом огромную спальню. Стряхнула соринку с гардин.

– Знаешь, папа, чего мне сейчас больше всего хочется? – спросила она.

– Ну? – спросил отец, скидывая начищенные до блеска ботинки, не развязывая шнурки.

– Чтобы все было как раньше, когда я была еще маленькая. Чтобы мы жили на "Каховской" в нашей старой двухкомнатной квартире, чтобы ты водил меня в детский сад, а бабушка встречала из школы. Чтобы мама каждый день возвращалась с работы и готовила ужин.

– Но ведь теперь у нас интересная жизнь! – сказал отец. – Поездки по миру, развлечения, дискотеки… Ты можешь пойти куда хочешь. Одеваться где хочешь. Хоть в Париже.

– Папа, да с этого костюма, в котором я сейчас хожу, что ты привез мне из Парижа, пришлось спороть этикетку! А без этикетки не видно, что он французский. У нас почти такие же в ГУМе продают!

– А зачем ты этикетку спорола?

– Я же переодеваюсь на работе. А девчонки знаешь какие глазастые! Будут спрашивать, где взяла, сколько стоит. А я что скажу? Пятьсот баксов?

– Скажи "пятьдесят".

– Врать, папочка, очень трудно. Я даже не понимаю, как ты умудряешься врать всем своим подругам сразу! Ты, наверное, запутываешься. Как только они тебе верят!

– Деловому человеку без подруги нельзя. Надо же как-то расслабиться. Ты-то ведь тоже не каждый день приходишь домой.

– Я дежурю. А вы, мужики, все-таки кобели! – Мышка ласково погладила отца по лицу.

– Но и у мамы ведь наверняка кто-то есть. Она по полгода не живет дома.

– Господи! – Мышка села и сложила на коленях руки, как когда-то делала ее бабушка. – Да уймите же вы свои амбиции, наконец! Что ты, что мама! Да ведь она просто доказывает тебе, что и она не хуже тебя умеет вести дела! Она принципиально не хочет сидеть дома без дела. Она хочет доказать тебе и всему миру, что и жена олигарха чего-то стоит. Особенно после истории с этой актрисочкой… Как ее? Катей?

– Машей, – вздохнул отец.

– Вот видишь, имя даже другое выбрать не мог! Думаешь, маме было приятно?

– Ну ладно, дочка, иди. Нечего читать нотации старому папке. Кстати, завтра я улетаю в Стокгольм, ты останешься с Люсей и Натальей Петровной. Люся будет следить за домом, а Наталья Петровна – готовить. На бутербродах не надо сидеть! Вон со своей работой какая худющая стала! Вся в мать. Косточки как у цыпленка! А пальчики – будто палочки.

– Да я всегда такая была. Меня на работе даже зовут знаешь как?

– Как?

– Мышка!

Отец грозно нахмурился.

– Да не обращай внимания! Меня это нисколько не сердит, я ведь действительно маленькая! Ну а если ты когда-нибудь купишь мне больницу, – улыбнулась Маша, – думаю, перестанут так звать.

– Да хоть завтра куплю.

– Я пошутила. Не надо.

Маша поцеловала отца в модно небритую щеку, погасила свет и ушла в свою комнатку, самую маленькую. Маша нарочно попросила свою комнату сделать такого размера, какая была в их прежней квартире. Она неуютно чувствовала себя в больших пространствах. Мышка легла на специальную очень дорогую ортопедическую кровать, вытянула наконец ноги, укрылась старым теплым стеганым одеялом, привезенным еще из старого дома, вздохнула и закрыла глаза. И сквозь моментально напавший на нее сон даже не успела подумать, как же она в самом деле устала.

Татьяна с Ашотом встали на перекрестке перед поворотом с Красносельской на Ольховку. Мимо, громыхая, пронесся ярко освещенный трамвай, видимо последний.

– Хорошо, что у меня окна во двор, – посмотрела вслед Татьяна. – Соседи, у которых окна на улицу, говорят, что первое время после переезда им казалось, что трамваи ездят прямо по их головам.

– Значит, ты здесь живешь?

– Да, сворачивай во двор. Первый подъезд направо. Сейчас посмотришь мою конуру.

Ашот помолчал, потом сказал якобы неуверенно, пытаясь соблюсти приличия:

– Вообще-то, уже поздно…

– Если тебе далеко возвращаться, останешься у меня. У меня каморка маленькая, но два дивана имеются. Один, правда, на кухне. Но там даже уютнее.

– Тогда идет.

Пока Ашот закрывал машину, Татьяна замерзла. Она была легко одета, ела и пила у родителей мало, много сердилась – поэтому быстро израсходовала энергию. В девушке боролись два чувства: она устала и хотела спать, но ей хотелось осуществить задуманное. Сейчас был удобный момент. Собственно, для того она и пригласила Ашота в гости.

Квартирка была действительно маленькой, но Таня переделала ее на свой вкус. Велела снести лишние перегородки и двери – и получилась студия под крышей всего с двумя окнами. Кухни как отдельного помещения в ней не было – только небольшой карман, который можно было бы назвать и нишей. Плиты тоже не было. На морозильной камере стояла микроволновка, и все – хозяйка квартиры вовсе не расположена была готовить. Зато по разным стенам действительно стояли два широких дивана в стиле модерн. Эти диваны, низенький книжный шкафчик да мягкий ковер с геометрическим рисунком на полу и составляли интерьер. Для еды служило нечто стеклянное, напоминающее прозрачный журнальный столик. Стены были выкрашены светлой масляной краской, под потолком висели две одинаковые люстры с маленькими фонариками в виде веточек какого-то экзотического растения. Обстановка вся была новая, модная, но квартира в целом до того напомнила жилье Татьяниных родителей, что Ашот рассмеялся.